Полезные ссылки
Кирпичное дело: промысл, где мы еще почти хозяева у себя дома / Заезжий Тулуп. [Часть 1] [1873]
Фотография первых страниц
Воспроизводится по изданию:
Заезжий Тулуп. Кирпичное дело: промысл, где мы еще почти хозяева у себя дома. – СПб.: типо-лит. В. Грацианского, 1873. – 63 с.
КИРПИЧНОЕ ДЕЛО: ПРОМЫСЛ, ГДЕ МЫ ЕЩЕ ПОЧТИ ХОЗЯЕВА У СЕБЯ ДОМА. [ЧАСТЬ 1]
Le nombre des travailleurs utiles et productifs et partout en proportion du capital employé à les mettre en oeuvre et de la manière particulière dont ce сapital est employé. Ad. Smit. R. d. l. nature de la Rich. des Nations.
***
За исключением кустарных промыслов, я не знал до недавнего времени ни одного фабричного, или ремесленного производства, в котором-бы русский люд распоряжался-бы самостоятельно у себя дома.
Не говоря о больших фабричных производствах, где русский человек всегда подчинен иностранцу, более специально образованному, и за которым признано это образование, ……….. .
Не говоря о ремеслах и промыслах городской жизни, где иностранец подписью имени своего доставляет производству ручательство в сбыте его продукта;
Не говоря о том, что в высших сферах иностранец всегда встречает готовность на полное поощрение труда, производимого под его руководством;
Не говоря о том, что бесконечное число иностранных промысловых привилегий признаны привилегиями в России, не смотря на то, что я незнаю ни одной русской привилегии, признанной за границей; ……….. .
Не говоря еще и о многих других причинах, кроющихся в густых складках еще не совсем разобранной мантии нашего общественного строя, можно указать на ту причину, которая создала главнее всего сказанного ту зависимость русской руки труда от иностранца, которая поразила всех на Московской Политехнической выставке.
Кто задал себе труд поразузнать приемы фабричного и промыслового производства в прошедшем и настоящем их исторического быта, тот, без сомнения, был поражен тем явлением, что русский человек является в своей промысловой деятельности не деятелем разумным, а просто силой движения — forse motrice. Только что сказанное справедливо во всех отношениях; русская деньга в промысловых предприятиях представляет собою лишь силу, которою управляет иностранец, —финансист. Рука русского труженника есть тоже грубый двигатель, которым ворочает иностранец — техник.
Все финансовые операции по сахарному и бумажному промыслам в руках заграничных, торговых представителей, так как и вся торговля хлебом. На всех фабриках и заводах директор, машинист, даже надсмотрщик за работами (казенный десятник Arbeitsführer мы своего слова еще не создали) иностранец.
Где корень подобной аномалии, подобного факта, не встречавшегося еще нигде в мире? — Вопрос этот столь живой для нашей экономической самостоятельности, что отыскать правдивый на него ответ дело крайней важности.
Немцы, забравшие нас в руки в промысловом отношении, как малолеток, как идиотов, говорят, что их право быть распорядителями в нашем доме основано на глупости и невежестве нашем……….. .
Этот взгляд, нахально дерзкий слышанной мною от многих немцев, правилен, как факт, но не объясняет причины факта.
Невежество наше далеко не так велико, чтобы по ничтожному количеству наших фабрик и заводов мы не могли найти специалистов или, по крайней мере, людей способных в короткое время выучиться не мудреной и не затейливой науке наших промыслов, далеко не требующих высокого технического образования. Народные потребности еще до такой степени чужды комфорта, утонченности и блеска, что почти безошибочно можно сказать, что иностранная промысловая наука, развившая лукс производства, гораздо более, чем его интегральные достоинства прочность и дешевизну, у нас во все не уместна.
С другой стороны сама роскошь у нас есть достояние столь незначительной части населения, что промысл, работающий для роскоши, не может даже входить составной частию в народную деятельность.
Мы лучше иностранцев выделываем кожу. — Мы крепче иностранцев ткем лен, пеньку и шерсть. — Наш сахар далеко превосходит внутренним достоинством все заграничные.
Наша водка, наше пиво — питательнее заграничных; наше железо ненаходит уже ныне себе соревнователя на Западе, а наша медь и по давну. — Наша свеча восковая и стеариновая неуступает ни в чем заграничной, как предмет ежедневного употребления. Наша ось, наше колесо, все что мы делаем из дерева, разве найдет себе равное В Швейцарии, или Швеции, а более решительно нигде.
Спрашивается, невежественна-ли рука эта, которая производит все необходимое люду, производит хорошо, и производит вполне удовлетворительно потребностям люда? Спрашивается, нуждается-ли эта рука в руководстве иностранца и почему сей последний является везде распорядителем, начальствующим над той рукою?
Чтобы найти решение этого вопроса надо обратиться к истории нашего общественного быта и смело сказать то, что представляет она в полумраке еще неотдаленного прошедшего.
Петр I услал русское дворянство, учиться всякому добру на западе — дворянство уехало за наукой, с карманом полным денег, и с головой полной идей доморощенной лени, самоуправства и пренебрежения во всякому труду.
Иностранцы, куда явилось Петром усланное за духовным хлебом дворянство, сейчас поняли, с какой ношей родилось, воспиталось и возмужало оно.
В учениках своих с востока, запад видел Сатрапов и Ханов, невежество коих долгое время могло приносить ему материальную пользу, как наставнику и руководителю; в набитых карманах русского дворянства ученый иностранец признал, по понятиям его, незаконную собственность, которой прямым облодателем, в силу науки и труда, должен был быть он.
Иностранец, по этому, учил у себя русского дворянина только тому, что могло быть приятно дворянину и помогло помешать желанию иностранца с пользою практиковаться самому на русской почве.
Приятная и легкая наука далась русскому дворянину, а учитель приобрел его доверие и сделался мил, а в последствии, и необходим ученику.
Возвращаясь на родину, почти современно влиянии Бирона русский дворянин нашел преобладающим у себя иностранный элемент.
Сначала естественное самолюбие заставало его пожаться, позадуматься; — но иностранный люд употребил все силы, чтобы задобрить себе возвращающегося дворянина……….. .
Иностранец под покровительством влияния приобретенного над учеником, высланным Петром на запад, под покровительством двора, окружавшего престол Анны Иоанновны приобрел такое значение в русском дворянстве, что дворянин увидел в нем личность необходимую для всякого важного дела.
Дворянин пригляделся поверхностно к промысловому быту запада; — блеск этого быта, чистота форм труда понравились ему — Прививая на своей ниве виденное на западе, он ввел везде деятелем иностранца.
Дворянин имел в руках всю народную промысловую деятельность. — Самые лишь грубые производства избегали его влияния и грубостию форм отталкивали его жадность. Лапти, рогожа, горшки, веревки, кустарные промыслы, кирпич показались дворянину ему не сподручными. Хлеб, кавер, холстина, сахар, вино, шелк, сделались исключительно фабричным промыслом дворянского круга. В этих промыслах в первые явился иностранец а оттуда уже по тихоньку, систематично завладел он, как распорядитель, всеми фабриками и заводами. Где необходимость в деньгах заставляла приложить руку дворянина, там рука эта являлась вооруженною немцем, или французом. Дворянская промысловая деятельность ввела в дело русского люда — иностранца. Вслед за дворянином являлся немец . . .
Русский люд, как и весь люд Славянский инстиктивно чуждался везде, где деятельность его была самостоятельна всего чужеземного; он предвидел, что наука иностранца переродится вскоре в непрошенную опеку, что учитель в доме его заживет вотчимом и станет запрещать ему всеми мерами и препятствовать развиваться, дабы ученик не догадался и не проверил расчетов учителя.
Русский купец, ближе дворянина стоявший к люду, выходивший часто счастьем из среды сего последнего и возвращавшийся, стечением несчастных обстоятельств, или насилием крепостного права, в эту же среду, чуждался иностранца, с которым он никогда не сходился……….. .
Русский купец в деле промысловом вынужден был обратиться к иностранцу уже тогда, когда фирма иностранца сделалась необходимым условием сбыта продуктов производства.
Русский люд обратился к иностранцу только тогда, когда его труд, вне иностранной фирмы, ненаходил деятельности — до тех же пор он работал у иностранца, как идиот, труд которого отдавался в наймы его барином.
Словом дворянин один пактазировал с правом иностранца быть начальствующим над русским трудом и русским. — Дворянин ввел иностранца деятелем ценимым выше деятеля народного.
В помещичьих имениях немец, бывший погоничем па родине, или просто воришькой, или нищим становился управляющим.
В фабриках истопник паровой машины становился директором.
В постройках помощник каменьщика, скверный, выгнанный за пьянство и неблагонадежность гезеле, делался распорядителем и надсмотрщиком работ.
В городских ремеслах мастерские для обыденных потребностей жизни, наказанных Петром на чужой лад, и принесенных высланным им на науку дворянством, сделали необходимым иностранца. Русский человек явился учеником, а за тем остался на долго под началом немца в мастерской. Да иначе и быть немогло.
Положение распорядителя, учителя руки труда крайне понравилось немцам они радуясь приобретению такого положения всеми мерами старались удержаться в нем. Скажу более всеми мерами старались остаться в деле хозяевами повсюду и недопускать никого другого к делу.
С другой стороны, каждый немец видел для себя обиду в постановке своего собрата по труду в уровень с гражданином России, которого он считал ниже себя по сделанному ему положению.
Дабы хозяйничать самому, а ненаучить, или не допустить к делу местных граждан, каждый немец окружал себя своими собратьями оттуда правдивая поговорка в народе: немец ни когда не является один, а всегда сам пят.
Дабы не уронить своего положения на чужой ниве немец каждого собрата, забревшего случайно, сейчас производил в начальствующее лицо; оттуда справедливо поверие в народе: что немец без дела деньги гребет.
Таково вообще положение иностранцев в нашей промысловой деятельности.
Но есть некоторые отрасли промышленности откуда русский люд успел до сих пор отталкивать пришельцев. Одною из этих отраслей есть обжигание кирпича. Мне случалось быть при этом деле и потому хочу изложить приемы кирпичного дела в тех формах, в каких оне водятся по ныне на наших кирпичных заводах. Предмет этот, сам по себе, малоинтересен, но так как возрастание центров наших, полицейский устав, запрещающий деревянные постройки в разных местностях, да и посильное истребление лесов в России чугунками, (строющимися в видах обеднения нас и приведения в не возможность соперничества и борьбы с Германией) делают эту отрасль промышленности весьма обширною и доходною, — то, вероятно, она скоро попадет вся в руки немцев. Уже сегодня привиллегия на Гофманские обжигательные печи, производство коими обходится дешевле обычной русской обжоги, дает поприще и возможность немцам завладеть и этою промышленностию.
Сплочение немецких строителей в общество, и взятие ими повсюду строевых промыслов, с помощью русских денег и русской уступчивости послужит вероятно поводом к переходу к немцам и кирпичного дела. До сих пор русский гражданин был хозяином, хотя в своей глине, т. е. в том материале, который немец считал слишком тяжелым для своей лени, слишком мало выгодным для своей алчности; теперь расчет милого гостя на нашей неблагодарной почве коснулся и выгод этого дела, — значит бедный русский люд вскоре и тут будет ломать шапкой перед немцем. Поспешим же описать промысел пока он еще наш. Я уже слышал руготню немцев над первобытным строем кирпичного дела — немец не задает себе труда ругать нас иначе, как только с целью, т. е. с возложением на нас обязанности заплатить за руготню.
Русские фабриканты кирпича до сих пор еще удержали все старые порядки; привиллегия данная на Гофманскую печь и ставящая улучшение кирпичного производства в зависимость от немцев, отталкивалась до сих пор народным гением дабы и это дело не поставить в зависимость от чужих. Усилия немцев русскоподданных, сманивших и русских граждан несколько лет тому назад перебороли народное отвращение от дела находящегося в зависимости от соседей, в Москве появились привиллегированные печи. Особые обстоятельства и недобросовестность немцев присущих эксплуатации дела дали однако же возможность бороться по сие время народному промыслу с привиллегированным. Привиллегия еще имеет существовать три или четыре года. Станем надеяться, что промысловой люд наш выдержит еще эти годы, а там, если привиллегия не будет более возобновлена — воспользуется новым изобретением в кирпичном деле, некланяясь немцам и не призывая их начальницей деятельности.
Без привиллегии данной в кирпичном деле немцам, эта отрасль нашей промышленности улучшилась-бы давно и приняла-бы менее суровые формы труда. Необходимость конкуренции с привиллегией, необходимость не дозволить ей разжиться на нашем грунте, заставляет русских промышленников придерживаться таких приемов промысла, которые имеют в виду лишь одну дешевизну производства, и относиться безразлично к тяжким формам самого труда.
Это обстоятельство читатель не должен упускать из виду при чтении описания промысла он — должен помнить что русский человек, дабы бороться с привиллегией, предающей его в руки немцу, не может думать ни о чем, кроме как о дешевизне производства, в сравнении с потребностию, — иначе привиллегия вытолкнет кирпичный промысел из рук русского люда, как чугунки выталкивают постепенно соху из рук земледельца.
А теперь к делу.
Кирпичное дело во всей России продолжается по обычаю дедов и распространено гораздо менее, чем бы то казалось по количеству каменных построек.
Кирпич, как строевой материал во многих местностях России, заменен другими материалами— Одесса вся почти выстроена из рыхлого известняка, составляющего подпочву ее грунта, дикий камень служит материалом кладки в Крыму. Южные и юго-западные провинции строют жилье просто из глины и соломы; в местах же, где видны кирпичные постройки вы весьма редко найдете кирпичный завод, он был, пока невыстроено строение, для которого необходим был кирпич, а потом за недостатком требования на кирпич, закрыт и завод. В средней и северной России дерево составляет еще главный строительный материал.
Лишь столица и большие города в окрестностях своих содержат кирпичные заводы — кругом Москвы их много, — возле Петербурга тоже.
Я имел случай познакомиться ближе с кирпичными заводами, расположенными по Шлиссельбургскому шоссе, в 19 верстах от Петербурга, в двух верстах от села Ижоры, известного в народных летописях привязанностию жителей к своему крестьянскому быту и званию, и высокими коммерческими их способностями. Впрочем по берегу Невы, между Шлюсером (так народ зовет Шлюссельбург) и Питером, рассеяно много кирпичных заводов и, при постоянных перестройках в городе, все умножается их количество. Берега Невы, а равно и протоков ее Ижоры и Славянки изобилуют богатым материалом для кирпича. Нева же и ее притоки представляют удобный водяной путь для доставки его в Питер. В местности на Шлиссельбургском шоссе, названной «кирпичные заводы» и находящейся между Ижорой и Колпином, Славянкой и Невою, — несколько больших заводов принадлежат исключительно русскому купечеству и труженникам русского люда, имеющим вполне право назваться детьми собственного труда и добившимся трудом значительных состояний.
В этой же местности уже несколько раз иностранцы, соря русскими деньгами, принимались строить разные улучшенные кирпичные заводы и, оставив доверивших им свою собственность с суммой по миру, бросали дела блистательно рекомендовавшиеся фактами прогресса и убегали с набитыми карманами нах-гауз.
Наши же в долгополых кафтанах заводчики построили дома в Питере и дачи, и припеваючи, по случаю нажитья капитальцев отсталым, безалаберным производством, изменили покрой кафтана на сюртучный (с 100,000 капиталом дочки не любят отцов в кафтанах и горе-то наше — эти бедные мамзели из добрых русских девиц) и заслужили всеобщее уважение в народе и, в особенности, в группах трудившихся у них рабочих.
На кирпичных заводах, (о мертвых говорить дозволено) жива память о честности и доброй вере покойного Кочетова, никогда необидевшаго ни одного рабочего. Мужичек, говорят о нем, был бойкий, купец ловкий, хозяин для рабочих безупречный.
К числу многих других заслуг недавно умершего Кононова, этого примерного стойкого гражданина в обязанности оставаться в своем звании и приносить ему честь и пользу, должно отнести общий отзыв руки труда, как о честном и добром хозяине.
Продолжение
