Федор Никифорович Слепушкин

Воспроизводится по изданию:

Ремезов И.С. Самоучки. Вып. 1. – СПб.: тип. А.С. Суворина, 1886. – С. 109-128.

Очерк жизни Слепушкина.

Федор Никифорович Слепушкин вышел из крепостных Екатерины Владимировны Новосильцевой, урожденной графини Орловой. Предки его были приписаны к принадлежащей ей деревне Малое-Мочино, романовского уезда, ярославской губернии и, по своей крайней бедности, носили прозвище Скударных. Дед Федора Никифоровича, Семен Скударный, оставшись в деревне сиротою, был увезен родными в Москву, где вырос и сколотил себе торговлею небольшой достаток. Там у него родился сын Никифор. Под старост Семен Скударный ослеп, почему сын его получил новое прозвище — Слепушкин. Никифор Семенов, занмаясь также торговлей, составил себе уже порядочное состояние, которое и готовился передать сыну своему, Федору, родившемуся в Малом-Мочине, в 1786 году.

Маленький Федор, по словам его сверстников, отличался острым умом, так что его шутки и прибаутки потешали и больших, и малых. Весьма рано также проявилась в нем страсть к рисованию: по шестому году ом примялся малевать избушки, лошадок и птичек, при чем красками служили черника и малина. Вместе с тем развилась в нем и любовь к чтению, которому обучил его, как умел, отец, принадлежавший сам к числу людей, недалеких в грамоте.

Сначала, казалось, все благоприятствовало Федору. При грамотности и достатке можно было жить припеваючи; но вдруг умирает его отец, оставляя сына круглым сиротою, по девятому году. Как водится, явился опекун, который и распорядился так исправно, что из порядочного состояния Никифора Семенова не досталось наследнику ровно ничего.

По смерти отца, маленький Федор был отдан в сидельцы к какому-то московскому лавочнику, торговавшему съестными припасами. Оставаясь в Москве, Федор, без сомнения, нашел бы случай развить и усовершенствовать свои способности; но в том-то к дело, что Слепушкин, будучи крепостным, не ног иметь своей воли. Когда ему исполнилась 16 лет, ом был взят в имение своей госпожи, для подмоги мельнику. Понятно, что житье его в батраках было незавидное: для всех он был чужим и, работая без устали, получал за труды своя самое ничтожное вознаграждение; кроме того, раз на мельнице Слепушкин едва было не лишился жизни. Когда, однажды, при слабом ветре, он хотел пособить ходу нижних колес, ему захватила шестернею левую руку, и чуть-чуть не втянуло его всего, к счастию, другие работники успели вовремя опустить нажим и остановить колеса; однако, Слепушкину исковеркало руку и следы зубцов остались на всю жизнь.

В 1803 году Слепушкин женился на дочери своего хозяина, и эта перемена в жизни едва было не остановила развития его дарований и не погубила всей его последующей деятельности. Он взял жену из семейства староверов перекрещенского толка и родственники ее уговорили его обратиться к их учению; а известно, что староверчество, стремясь оставить навсегда духовные силы в усыплении, в застое, считает всякую попытку ума выйти из итого оцепенения — суемудрием, грехом. Хотя пытливый ум Слепушкина не мог, конечно, вскоре-же не заметить, что у перекрещенцев правила истинной христианской жизни затеняются лишь одними догматизированными обрядами, но неизвестно, как бы прожил он свой век, если бы ему пришлось надолго остаться между раскольниками. Как знать, быть может, пустая обрядность заглушила-бы в нем навсегда врожденный здравый смысл. К счастью, однако, ему вскоре пришлось оставить деревню. Господские оброки и мирские подати не оставляли к следующему году в закромах ни зерна. Он решился расстаться с молодою, любимою женою и отправиться, вместе с тестем, искать счастья в Питере, куда и прибыл в том-же 1803 году. Вообще Слепушкин был характера решительного и смелого, и весело и с надеждой смотрел на жизнь.

Жизнь свою в Петербурге Слепушкин описывает вкратце в одном из своих стихотворений под заглавием: Отчет с тридцати осьмилетнем моем торговом хозяйстве. Из этого стихотворения и записок Слепушкина видно, что на оставшиеся от дороги деньги, — а их осталось всего-на-все три полтины, — он купит на Мытном дворе, для продажи, полпуда груш; но на лоток и безмен капитала уже не хватило, так что пришлось выпросит их у земляка. И вот он пошел распевать: по вареную грушу, по улицам и переулкам. Через несколько месяцев расторопный и бережливый Слепушкин успел сколотить уже несколько десятков рублей, так что мог завестись целою лавочкой, которую и снял в Невской набережной слободке (при Невском монастыре), у самого мостика. Там вскоре стали обращаться к нему за товаром все окрестные жители, за что сосед лавочник, торговавший в той стороне уже прежде его, «волком злился и зубы на него точил». Минул год, Слепушкин свел счеты и оказалось, что о барыше не было и помину, на силу концы с концами сходились. Поэтому, воспользовавшись предложением сердитого соседа сдать лавочку, ом передал ему все свое заведение, конечно не без отступного, и переселился в немецкую Ново-Саратовскую колонию, находящуюся на правом берегу Невы, верстах в пятнадцати от Петербурга, против Большой Рыбацкой слободы. Тут, близ кирки, стояла старая, полуразвалившаяся лавченка, в которой и предложил ему торговать бывший тогда в колонии шульцем Штерн. Слепушкин тотчас принялся за дело: исправил лавченку, обзавелся товаром и пустился торговать. Сначала, конечно, ему трудно было жить с иностранцами; но мало-по-малу он стал понимать немецкий язык и, будучи торговцем высокой честности, успел в короткое время привлечь к себе всех окрестных жителей, так что и из Рыбацкой слободы стали ездить к нему за реку, отчего Слепушкина начали называть Зарецким. Одним словом, торговля его в колонии пошла хорошо, тем более, что лавка его была единственною во всей немецкой слободе, а колонисты были все народ достаточный. В свою очередь, и Слепушкин полюбил трудолюбивых немцев. Его в особенности поразило здесь отсутствие нищеты; во всем он видел достаток, довольство, порядок, чистоту, тогда как лежащая на противоположном берегу Невы, т. е. в таком же расстоянии от столицы, Рыбацкая слобода представляла совсем другое. Хоти жители ее были также достаточно наделены землею, но слобода состояла преимущественно из таких хижин, с которых сваливались крыши; кроме того, везде грязь, нечистота. Слепушкин весьма справедливо приписывал такую разницу прекрасным распорядкам, которые существовали у колонистов. Как человек наблюдательный, он в своих записках рассматривает их быт и хвалит немцев за их заботливость об общем благосостоянии.

По прошествии года, в который Слепушкин выручил до 800 руб. ас., он выписал из деревни и жену. Тогда, имея в ней усердную помощницу, он еще более успешно продолжал свою торговлю, так что снискал неограниченное к себе доверие не только между немцами, во и во всем околотке. Вот случай, служащий тому доказательством. Лето 1806 года было ненастное. Хлеб у колонистов не уродился, почему долгов, которые на них были, они уплатить Слепушкину не могли. Купить товару ему было не на что, торговля приостановилась. Слепушкин приуныл. В это время ходил к нему в лавку какой-то незнакомый в смуром кафтане; то закусить, то кваску напиться; придет, бывало, сядет и все пристально посматривает на озабоченного торговца. Однажды утром, когда Слепушкин только-что отпер свою обедневшую лавченку, является к нему незнакомец, вынимает из-за пазухи истертый бумажник, отсчитывает 700 руб. старенькими ассигнациями и отдает ему на сбережение, позволяя, в случае надобности, тратить их и для себя. Удивленный такою неожиданною помощию, спрашивает незнакомца об его имени. «На что тебе меня звать, отвечал тот, довольно и того, что я тебя знаю». На другой же день наш торговец отправился в город и закупил для своей лавки все необходимое. Наступила осень; колонисты поправились, расквитались с Слепушкиным, а он, в свою очередь, рассчитался с своим заимодавцем. Кто был этот незнакомец — Слепушкин не мог узнать.

Восемь лет прожить Слепушкин в Ново-Саратовской колонии, выучился по-немецки и приютивших его колонистов считал за своих родных. братьев. Но посреди своих обычных занятий, ом находить время и для чтения, а вскоре начал и сам писать стихи, к чему побуждала его потребность высказывать свои мысли и чувства; следующие же два случая докалывают, что его душе не чужды были порывы истинного вдохновения.

Нужно заметить, что Слепушкин в свободное от торговли время нанимался еще и перевозом через Неву в Рыбацкую слободу, из любви к прекрасной величественной реке. Однажды, у колонистского пастора, Фольборта, долго насиделась петербургские гости, так что им приходилось переправляться через Неву позднею ночью. На ту пору был сильный ветер и река не на шутку разыгралась. Из перевозчиков-немцев никто не брался перевести гостей пастора на другую сторону. За это дело ваялся единственный в то время во всей колонии русский человек. То был Слепушкин. В нем сказалась русская удаль; ему давно хотелось помериться с бурею. С другой стороны, его коренастая натура, широкие плечи и мощные руки обнадеживали путников, и они вверили себя его искусству. Между тем плавание оказалось действительно опасным; высокие валы едва не заливали лодки, но она счастливо достигла уже середины реки, как вдруг, откуда ни возьмись, несется на парусах, как птица, гальот, перед самым носом лодки перерезывает ей путь и производит страшное волнение, так что едва не вырвало весел из богатырских рук перевозчика. Испуганные путники попадали ниц на дно лодки и приготовились к смерти. Слепушкин закипел гневом, всеми силами налег на весла и быстро проносит лодку, чрез валы, к берегу. Тут только опомнились бедные немцы, со слезами на главах благодарят спасителя жизни, предлагают ему денег. Но Слепушкин их не принл. Этот случай описан им в стихотворении Перевоз.

Затем в 1809 году Слепушкин обратился от раскола к православию. Было уже сказано, что пытливый ум его не мог не заметит у староверов замены истинных правил христианской жизни одною пустою, наружнею обрядностью. Посещая часто, по делам, Рыбацкую слободу, Слепушкин познакомился с тамошним священником Лавром Зотиковым, который стал убеждать его обратиться к православию. Несколько времени он колебался; но когда и жена его решилась оставит раскол, то, по благословению митрополита Амвросия, со всею семьею своею и тестем, бывшим 35 лет в староверчестве, торжественно присоединился к православной церкви. Закоснелые раскольники негодовали на них за отпадение от их учения и угрожали им вечным на том свете мучением, утверждая, что неимеющих на челах своих, чрез двуперстное сложение, печати Божией будут мучить скорпии земнии. Но эти угрозы перед доводами рассудка оказались недействительными. Слепушкин и его семья остались верны православию.

Жители Рыбацкой слободы так полюбили своего Зарецкого, что, наконец, уговорили его перебраться к ним, и Слепушкин в 1812 году покинул Ново-Саратовскую колонию. Немцы с горестью расставались с своим русским и честным торговцем, и на прощаньи дали ему аттестат за общим подписом и свидетельством пастора о бескорыстии и честности Слепушкина.

Однако, по переезде в Рыбацкую, ему суждено было вынести целый ряд тяжелых испытаний. В 1819 году он лишился первой жены, оставшись с семью детьми. Эта тяжелая потеря вызвала стихотворение: Похороны жены поселянина, которое было первым опытом на поприще писателя. Вслед за смертью жены, и торговые дела его расстроились: с одной стороны, по случаю понижении цен на хлеб, которого у него был большой запас, он понес большие убытки, а с другой стороны, должники его задержали свои платежи, так что собственный кредит его упал; прикащики не хотели у него служить; торговля почти остановилась. Даже прежние знакомые, называвшие себя его друзьями, когда ему везло, теперь прекратили с ним сношения. Между тем кредиторы осаждали бедного Слепушкина. Только очень немногие сочувствовали ему в эти тяжелые минуты его жизни, в числе, их Слепушкин с особенным чувством признательности упоминает о купцах Терликове и Фкдуркине.

Желая, чтобы дети не оставались без женского присмотра, Слепушкин в 1840 году женился во второй раз, на дочери одного крестьянина Рыбацкой слободы. При этом любопытно, что молодая жена только через несколько недель после свадьбы узнала, что она вышла не за Зарецкого, а за Слепушкина. После женитьбы дела его поправились и он зажил, в полном смысле слова, припеваючи.

Без шуток: припеваючи, потому что в это преимущественно время развилась в нем страсть к стихотворству; но, не получив никакого образования и не обладая при том поэтическим талантом, он, конечно, много должен быль трудиться, чтоб выходило и толково, и складно. Кроме того Слепушкину пришлось еще защищаться от повадок своих односельцев, которые называли его пустомелей и говорили, что «он суется не в свое дело; знал бы свой торг, весы и меры, да о поле бы не забывал; а то принялся за барские затеи, чем от безделья господа потешаются»! Но в стихотворении Ответ моим землякам Слепушкин оправдывается, говоря, что пишет стихи только в свободное от торговых дел время. За то известный наш писатель Павел Петрович Свиньин ободрил его на этом поприще и дал совет описывать в своих произведениях преимущественно сельский быт, коротко знакомый крестьянину-стихотворцу.

Замечательно, что как первая жена Слепушкина решала его сомнения в отношении присоединения к православию, так вторая жена была первым наставником его в стихотворстве: он прочитывал ей свои произведения и ее чуткое ухо указывало ему на погрешности размера стиха, хотя, конечно, по недостатку образования, она и не могла объяснить ему, как поправить ошибку; но до этого он до6ивался уже сам.

С такою же любовью Слепушкин занимался и живописью. Было уже сказано, что он еще в детстве обнаружил охоту к рисованию; но с течением времени особенно пристрастился к портретному роду живописи. Он снял портреты с себя, жены, детей, тестя, тещи, священника Рыбацкой слободы, с родных, приятелей, даже с двух своих прикащиков. Замечательно, что своему искусству в живописи Слепушкин был обязан однажды спасением части своего капитала. Он дал купцу Брюхову в долг, на честное слово, довольно значительную сумму; а тот, между тем, купаясь как-то в Неве, утонул, и вдова его с тем согласилась отдать деньги, чтобы иметь портрет своего покойного мужа, который и был написан Слепушикым на память.

В 1826 году вышло первое собрание стихотворений Слепушкина под заглавием: Досуги сельского жителя. В то время, когда полагали, что всякая мерная и рифмованная речь составляет поэтическое произведение, и что умных бородачем может быт только иностранец, подобная книга, конечно, не когда не наделать шума. Императорская Российская академия присудила крестьянину-стихотворцу золотую медаль в 50 червонцев, с надписью: Приносящему пользу русскому слову. Бывший тогда президентом академии и министром народного просвещения Александр Семенович Шишков уведомить Слепушкина об этой награде собственноручным письмом, которое можно было видеть в жилище крестьянина-стихотворца, в рамке, за стеклом. Замечателен дидактический тон этого письма. Вот что писал министр Шишков крестьянину Слепушкину

«Почтеннейший крестьянин Федор Никифорович!

Российская Императорская Академии, в заседание свое сего Генваря 23 дня, 1826 года, слушала стихотворное сочинение твое под названием: Досуги сельскою жителя. Академия с удовольствием и не без удивления к природным дарованиям твоим нашла оное весьма хорошим, как по изящному вкусу и благонравию, так равно по простому, но благородному слогу и чистому языку, сельским описаниям приличному; а притом ведая, что ты, при должном попечении о семействе своем, не отставая никогда от занятий, состоянию твоему сродных, научился также самоучкою живописному искусству, и добрым поведением своим от многих заслужил похвалу, определила в одобрение за похвальную жизнь и труды твои награду, состоящую из средней золотой медали с надписью: Приносящему пользу русскому слову.

Препровождая к тебе оную от лица Академии, желаю, чтобы ты, достигши до глубокой старости, обратил заслугами и трудолюбием своим к чести Отечественных наук и художеств большее на себя внимание.

Министр Народного Просвещения и

Президент Российской Академии Александр Шишков».

Февраля 5 дня, 1826 года.

Затем, тот же Шишков представил собрание его стихотворений покойному государю Николаю Павловичу и августейшей фамилии. За эти сочинения крестьянин-стихотворец удостоился получить от государя богатый, шитый золотом кафтан, а от императрицы Александры Федоровны золотые часы. Императрица Мария Федоровна изъявила желание видеть сельского стихотворца, и Ф.Н. Слепушкин, представленный ее величеству в Зимнем дворце тем же Шишковым, имел счастие слышать от государыни самые милостивые приветствия. Она с особенным благоволением расспрашивала его подробно о семействе его, сельской жизни, стихотворениях, и также пожаловала Ф.Н. Слепушкину золотые часы. После этого крестьянина-стихотворца стили посещать и вельможи, и знаменитые писатели. В числе наиболее известных лиц того времени, принимавших участие в Ф.Н. Слепушкине, был и Александр Сергеевич Пушкин, который подал ему мысль для стихотворения Конь и Домовой.

В этом стихотворении рассказывается, как один старик стал вдруг замечать, что его любимый конь каждое утро бывает весь в пене, не ест и день-ото-дня все более и более спадает с тела. Сначала старик подумал было, что это проказы домового, незалюбившего гнедой шерсти; но когда, по совету кума, заглянул в конюшню ночью, то открыл, что на захиревшем гнедом разъезжает сынок по посиделкам и только к утру возвращается домой на измученном коне. С тех пор всю хворость как рукой сняло с гнедого и он по прежнему стал гладок и игрив. В заключение Слепушкин прибавляет:

И ныне тоже говорят,

Случится-ль где такое чудо,

Коню от домового худо,

А смотришь – конюх виноват.

В 1828 году вышло новое издание стихотворений Ф.Н. Слепушкина уже в двух частях. В 1830 году он напечатал свои Четыре времени года, в которых описал жизнь поселянина и его разнородные занятия весною, летом, осенью и зимою. Затем в 1832 году, по представлении государю, бывшим тогда министром народного просвещении, князем К.А. Ливеном, стихотворения Ф.Н. Слепушкина на 30-е августа, в день открытия памятника Александру Благословенному, нашему сельскому стихотворцу была пожалована золотая медаль на александровской ленте. В 1834 году вышли Новые досуги сельского жителя, а в 1840 г. издана Российскою академиею другая книжка Новых досугов Федора Слепушкина. Наконец, в 1847 году, Появился его Рассказ детям отца, бывшего в расколе перекрещиванцев, где он описал обряды этого толка, к которому некогда принадлежал и сам.

Уже по одному оглавлению стихотворений Ф.Н. Слепушкина видно, что почти каждое из них посвящено описанию сельской жизни; в них он является опытным наставником, поучающим своих сельских собратий, и постоянно проводит основную мысль, что труд есть главная опора благосостоянию. В позднейших своих стихотворениях Ф.Н. Слепушкин доказывает необходимость взаимного страхования от разных бедствий, важность общинного пользования землею и т. п., или защищает бедняков от притеснений богачей.

Вот, напр., содержание стихотворения Такова время долго ждали: налетела страшная холера, тесные семейные кружки редеют, всюду плач и стон, бегут к лекарям за советами, в аптеки за лекарствами, врачи и аптекаря ломят непомерные цены, их упрекают в бессовестной алчности, но они хладнокровно отвечают:

Такова время долго ждали,

Беда на двор, везде бела,

Холера-гостья жнет и косит,

Гробам расход, и без стыда

Столяр тройную цену просит!

«Помилуй, мастер, вспомни страх,

Взгляни – беда висит над нами!»

Столяр, не трогаясь словами,

В ответ: «лес дорог на дворах,

Рабочие дороже стали,

Такова время долго ждали!»

Успех произведений Ф.Н. Слепушкина ободрил выступить на тоже поприще и двух других крестьян-стихотворцев: калужского — Егора Алипанова и архангельского — Михаила Суханова, с которыми он переписывался стихами.

Известность Ф.Н. Слепушкина, как писателя, помогла ему освободиться от крепостного состояния. Нужно заметить, что его барыня, рассчитывая выгадать на общем сочувствии к крестьянину-стихотворцу, заломила за его свободу слишком тридцать тысяч рублей; но слава славой, деньги же деньгами; а где их было ваять нашему поселянину, который должен был прокармливать мелочной торговлей многочисленную семью, да еще платить оброки? В этом случае, ему оказала большую помощь княгиня Татьяна Васильевна Юсупова; ока собрала, по подписке, в его пользу, 3,000 рублей ассигн., за которые госпожа Новосильцова и согласилась, наконец, в 1826 году, отпустить стихотворца на волю, со всем его семейством. Выйдя из крепостной зависимости, Ф.Н. Слепушкин записался в купцы 3-й гильдии и, говорят, гордился своим новым, состоянием. Когда ему приходилось проезжать через заставу, где у него спрашивали об его звании, он с чувством собственного достоинства и с особенным удовольствием отвечал: купец Слепушкин. Впрочем, и по выходе на волю, он не только не покинул Рыбацкой слободы и своих обычных занятий, но, напротив, постоянно твердил, что всякому зерну своя борозда, и что, поэтому, жалки и смешны те пустые выскочки, которые, родившись в почтенном крестьянском быту, лезут в тщеславные бары, как бы стыдясь своего происхождения.

С выходом на волю, жизнь Ф.Н. Слепушкина потекла мирно и счастливо. Ему все удавалось как нельзя лучше. Найдя в 1830 г., не вдалеке от селения Славянки, расположенной подле Рыбацкой, шестнадцатифунтовый пробный кирпич, который был достойным представителем огромных и прочных кирпичей времен Петра Великого, Ф.Н. Слепушкин задумал возобновить здесь кирпичные заводы. Купив у общества селения Славянки участок земли, он построил себе дом и завел кирпичный завод. Этот дом и теперь еще цел и принадлежит к числу лучших во всем селении. Он двухэтажный, деревянный на каменном фундаменте и стоит па горке, при впадении речки Славянки в Неву. Верстах в двух за Славянкой начинались кирпичные заводы Ф.Н. Слепушкина, на которых выделывалось в год до семи миллионов кирпичей. Надобно было видеть с каким усердием и с какою любовью трудилось здесь триста человек. Да и не мудрено: хозяин завода был для них вторым отцом, кормильцем, советником, судьею, заботливым попечителем о больных; ему-же отдавали они на сбереженье, как в сохранную казну, собственные свои деньги, до окончания работ, чтобы не растратить и больше принести в деревню. Выйдя сам из крестьян, Ф.Н. Слепушкин понимал нужды рабочих, хорошо знал их быт и вполне сочувствовал им. Впрочем, нужно заметить, что Ф.Н. Слепушкин сделал много не только для своих кирпичников, но и для всей Рыбацкой слободы; он подвинул там промышленность и торговлю, распространил грамотность, возбудив любовь к чтению, своим влиянием обратил более 60 раскольников к православию, в смутное время холеры успокоил тамошних жителей и, наконец, призванный общим доверием и уважением к должности церковного старосты, обновил и украсил древнюю рыбацкую церковь, построенную к честь Покрова Пресвятые Богородицы, еще при императрице Елизавете Петровне.

Ф.Н. Слепушкин был отличным семьянином, у него было четыре сына, восемь дочерей и до тридцати внуков; считая-же зятей в невесток, семья его состояла человек из пятидесяти.

Ко всему этому нужно прибавить, что счастье не изменило характера Ф.Н. Слепушкина: он постоянно оставался прямодушным и честным человеком, готовым на помощь ближнему. Нередко пропадали у него за другими деньги; но он всегда совестился притеснять своих должников и, встретив кого-нибудь из них, обыкновенно показывал, что не замечает, потому что по опыту знал, как тяжело встречаться с заимодавцем. Один крестьянин за что-то питал к нему страшную ненависть и искал всякого удобного случая сделать ему какое-нибудь зло; а между тем, вдруг сам попал, по какому-то делу, под мирской суд, и Ф.Н. Слепушкин был назначен в число разбирателей. Он нашел, что его враг был совершенно невиновен в этом деле и оправдал его. Это так подействовало на злобствовавшего крестьянина, что тот бросился правдивому судье своему в ноги, раскаялся в своей к нему ненависти и с тех пор сделался искреннейшим иго другом.

Несмотря на богатырское сложение Ф.Н. Слепушкина, обещавшее ему долгую жизнь, преждевременная смерть похитила его у семьи и общества. Он умер 18-го июня 1848 года, от холеры. 62-х лет от роду, и похоронен в ограде украшенной им рыбацкой церкви; но когда, в 1864 году, к этому храму были пристроены приделы, то могила Ф.Н. Слепушкина пришлась близь западного входа, у внутренней стены, в которую я вделана медная доска с приличною надписью, указывавшею место упокоения бывшего церковного ктитора; а находившийся над могилою памятник из белого мрамора отнесен к самой ограде я поставлен на том месте, где похоронены два сына Ф.Н. Слепушкина.

Когда, однажды, при Карамзине, зашла речь о крестьянине-стихотворце Слепушкине, то наш отечественный историограф высказал, по этому поводу, следующее мнение: «Нечего бояться, если мещане, купцы, крестьяне, приобретая высшие позвания, выходят из своего состояния в высшее. Зачем воспрещать им такой переход? Но должно ободрять равно все классы народа. Торговля упадает не от того, что купцы выходят и дворяне, а от того, что она бывает стеснена, что люди не находят в ней для себя выгоды».

Белинский, разбирая стихотворения Слепушкина, говорит, между прочим: «Поэзия есть дар природы; чтоб быт поэтом, надо родиться поэтом; но научиться или выучиться быть поэтом — невозможно. Это старая истина, которая давно уже всем известна; но, кажется, еще не всем известно, что писать рифмованною и размеренною по правилам стихосложения прозою и быть поэтом — совсем не одно и тоже.... Слепушкин явился в то время, когда уменье подбирать рифмы считалась талантом и доставляло известность даже и образованным людям; тем больший интерес возбудил крестьянин-самоучка.... В стихах Слепушкина виден умный, благородно мыслящий и образованный не по-крестьянски человек, которого нельзя не уважать, — но не поэт. Ничего и похожего на поэзию нет в его стихах; ни одного поэтического образа, хотя мера стихом везде соблюдена верно, а рифмы подобраны правильно. Очевидно, что его поэзия — не дар природы, а плод образованности выше его состояния.... В стихотворениях Слепушкина нет пи лучшего, ни худшего — все ровно: грамматический смысл везде соблюден, мера стиха правильна, рифма, хоть не звучна, но всегда имеется; поэзии нигде нет».

Не оспаривая такого, конечно, совершенно справедливого приговора, мы только позволим себе, с своей стороны, прибавить, что появление на свет произведений Слепушкина зависело не столько от того, что он выучился писать стихи, сколько от того, что он вообще недоучился. Если бы наш крестьянин-стихотворец получил лучшее образование, то, по всей вероятности, понял бы, что знание правил стихосложения заменить таланта не может и потому, не тратя времени на стихотворство, обратил бы свои способности на более полезную для общества деятельность.